Мы жили по соседству

Улица Февральская. 1946-1947 годы. К тому времени я была ещё мала, поэтому запомнились лишь некоторые фамилии людей и дом моего деда Степана Ивановича Краснокутского, в котором мы жили две зимы, а летом — на плантации от колхоза им. Крупской.

Улица Февральская была небольшой. Люди жили не только в деревянных домах, но и в опечках из глины.

Расскажу о постройке дома моего деда, дом № 11. Он стоял на четырех столбах, три на три окна и считался по тем временам большим. Построен он был семьей Степана Ивановича ещё в начале 20 века. Моя мама вспоминала, как она ещё до замужества обмазывала глиной этот дом. В семье она была старше всех детей, родилась в 1898 году. Строили дом так: ставили четыре деревянных высоких столба на фундамент. Это был первый этаж, но нежилой. Потом строили второй этаж настоящего жилого помещения. Снаружи дом гонтился досками снизу доверху, поэтому дом был высоким. К дому снаружи была пристроена высокая лестница с перилами и площадкой в виде балкона без крыши и вход в дом.

Трудно было заносить и выносить воду вверх по лестнице, особенно зимой. Принесут ведра с водой, ставят внизу и по одному носят в дом. Под этой лестницей был ещё вход, только в нижний этаж, там заготавливали на зиму топливо, дрова. Когда мы жили в этом доме, то зимой заводили туда корову на ночь. Окон там не было. И ещё с этого нижнего этажа внутри была лестница. Если по ней подняться, то выйдешь в сени дома. Когда переселили этот дом в новую Николаевку, то опустили его ниже, убрали столбы. На новом месте этот дом стоит на ул. Московской, недалеко от рынка. У него новые хозяева. Изменилась облицовка, вставили пластиковые окна.

В старой слободе за глухой стеной нашего дома жили Беспаловы. Их дом находился на левой, нечетной стороне улицы. Потом его купили другие люди. Сзади этого дома, ближе к забору, у самого ерика жила одинокая женщина по фамилии Пурясева. От её опечка в сторону Лялиного моста, у самого ерика, через небольшое расстояние, стоял дом Осьмаковых. Когда разливалась вода в ерике, то подходила близко ко двору.

Многодетная семья Осьмаковых, шестеро или семеро детишек, мал мала меньше, жили с отцом, мама у них рано умерла. Я училась с девочкой Ниной из этой семьи. Она приходила ко мне как к подружке. Моя мама знала, что в семье голод. Нальет кружку молока, чтобы выпила. Иногда мама сэкономит литра два молока, нальет в глечик, говорит мне: «Однысы Осьмакам, ныхай батько зварэ каши дитям».

У нас тоже две семьи: нас четверо да ещё мамин отец, тетя Галя с сыном, надо и родне дать молока. Корова нас спасала от голода, но зимой молока мало.

Как-то мы с Ниной встретились уже взрослыми. Она очень тепло вспоминала мою маму, доброта никогда не забывается. Как важно всем нам помнить об этом!

Это было голодное послевоенное время. Люди делились кто чем могли, лишь бы выжить. Такой мне запомнилась семья Осьмаковых.

Продолжу рассказ о соседях, ориентиром по-прежнему для меня является наш дом № 11. С центральной стороны нашего дома со смежным забором жила в опечке семья Стрелиных, женщина с двумя сыновьями, одного звали Василием. Наискосок, напротив нас, в опечке жили ещё одни Осьмаковы, по четной стороне улицы Февральской. Дядя Яша, глава семьи, небольшого роста, немного с дефектом речи. Он частенько приходил к нам за пилой или за топором. Семья дяди Яши нам сродни, сваты. Моей мамы брат Федор Степанович был женат на двоюродной сестре дяди Яши Марии Ивановне.

На этой улице жила семья Романенко, в сторону Лялиного моста. В родительском доме проживали две семьи: Анны Абрамовой и её брата по фамилии Резниченко. Позже жильцы поменялись, стал жить Григорий Акимович Ананьев, директор школы № 3.

На Февральской, 17 жила семья Хуртиных, тетя Лиза с сыновьями Николаем и Виктором, двое старших детей Иван и Таисия к тому времени уехали из Николаевки. Об этой семье, о том, что Елизавета Ивановна была им приемной матерью, я прочитала в статье Анны Фомичевой в газете «Заволжье» и сохранила этот номер.

Февральская улица заканчивалась у Лялиного моста, к тому времени мост был узеньким, в две доски и с односторонними перилами. Когда разливалась вода, то ерик переходили по мосту, а когда вода убывала, в ерике местами оставался узенький ручеек, который можно было перешагнуть, и тогда мостом не пользовались.

Когда писала свои воспоминания о Февральской улице, пришла газета «Заволжье», из которой узнала, что ушла из жизни Лидия Павловна Лепещенко, в девичестве Лида Булькина. Булькины жили на второй половине Николаевки за ериком, у Филонова моста, второй дом от моста по правую сторону. Этот мост был следующим за Лялиным, вверх слободы. У Филонова моста было ещё одно название – Булькин мост. Булькин был знаменитым в Николаевке, работал милиционером и жил у моста, поэтому и появилось ещё одно у него название.

С Лидой я училась в одном классе школы № 3. Лидия Павловна была замужем за Лепещенко Алексеем, а моя двоюродная сестра Косенко Наталья Акимовна замужем за Иваном Лепещенко. Алексей и Иван – родные братья. Так породнились три семьи: Лепещенко, Косенко и Булькины. Смотрю на фотографию Лиды и думаю, как мы меняемся с возрастом.

На карте нахожу ещё одну свою улицу Достоевского, которая находилась на второй половине Николаевки, за ериком. После Февральской наша семья жила на Достоевского, 63, у маминой тети Божко Евдокии Петровны. Когда этот дом разобрали и перевезли в город Камышин, мы построили на этом месте опечек, о чем я рассказывала на страницах «Заволжья».

Вспоминаю соседей, с которыми жили на улице Достоевского. Рядом с нашим опечком со смежным забором был деревянный дом на два окна на улицу. В этом доме менялись жильцы несколько раз. Хозяева уехали в город Сталинград, а в дом пустили временно квартирантов, женщину с двумя дочками. С этой семьей я подружилась, с девочками Зоей и Лидой Беловыми. Потом дом купили Георгий и Анна Игнатенко с маленькой дочкой Валей. Дядя Жора (отчества не помню) работал в заготконторе бухгалетром. Анна — домохозяйка. С соседями жили мы дружно.

На окраине слободы не было ни радио, ни электричества. Освещались керосиновыми лампами, десяти и семилинейными, потом появились лампы-«молнии» с широким фитилем: керосину сжигалось много, но зато было очень светло. В нашей семье была такая лампа.

Как-то дядя Федя, мамин брат, говорит: надо вам отдать патефон, нам он уже надоел. Если скучно, есть гармонь. Он хорошо играл на гармони, выучился самоучкой.

Летом жарко. Мы вынимали из окна стекло (шибку) и закрывали марлей. Когда заводили патефон, то песни были слышны на улице, особенно частушки Руслановой. Маме соседки говорили: «Стыпановны, як гарно у вас спивають писни, частушкы».

Дядя Жора задумал провести радио, как-то вскользь проговорил, что для этого надо три телеграфных столба. Он знал, что мы живем бедно, и в этом деле ему не сможем помочь. Шло время. Дядя Жора все-таки исполнил свою мечту. Где-то как-то раздобыл три столба и провел радио. Говорит маме: «Стыпановна, провыды и сиби радио». Мама в ответ: «Та цеж так дорого!». Он посоветовал купить одну черную тарелку-радио, она недорого стоит, а остальное пообещал сделать сам. Привел монтера, который от его столба протянул провод к нашему опечку, прибили дощечку к крыше и ввели в опечек. По тем временам это была такая радость: на краю ни у кого нет, а у нас благодаря соседу говорит радио! Мы его не выключали ни днем, ни ночью, только регулировали тише-громче.

Когда ещё только прошел слух о переселении Николаевки, наш сосед постепенно начал строить сруб нового дома у себя на задах. Он продал дом, в котором жил, и в числе первых переселился в новую Николаевку.

Нам было жалко расставаться с этими соседями. Сохранилось фото семьи Игнатенко.

Поселились новые люди. Семья Кравченко переехала из какого-то совхоза. Вдова Анна Николаевна с двумя маленькими дочками, её брат Юрий и старенькая бабушка, их мама. Юрий играл на гармони, в то время это было очень модным. Моя сестра Зоя попросила Юру, чтобы он вышел вечером на лавочку, поиграл на гармошке. В нашем краю много девчат, а он – парень холостой, только что пришел из армии, глядишь, с кем-нибудь познакомится. Так и случилось. На лавочку собирались возле нашего опечка. Приходили девчата с нашей улицы: Аня Бондаренко, Люба Олейникова, Даша Крахмалева, приходили и с других улиц. Юре приглянулась Люба, небольшого росточка, рыженькая, но голосистая, очень хорошо пела под гармошку. Олейниковы жили на Саратовской улице, недалеко от нас, в опечке. Их семья: отец Тимофей, мать Екатерина, дети: Мария, Павел, Люба, Александр. За Олейниковыми жилых домов не было. Это был край Саратовской улицы. По соседству, через небольшое расстояние, по нашей стороне стоял дом Будко, в нем жила тетя Поля. Какое-то время она жила одна, её дети — Алексей служил в армии, Зина работала по вербовке в Германии, Аня в городе Камышине. У тети Поли была корова. Она запрягала её в телегу и ездила летом на бахчу, на заготовку корма и дров. Смотрим, куда-то потихоньку поехала. Если на телеге что-то везла, то сама шла рядом, чтобы корове было полегче.

Как-то у нас не на чем было привезти с бахчи тыкву. Тетя Поля говорит моей маме: «Поедем и привезем на корове». Тетя Поля гордилась своими детьми, рассказывала, какие они хорошие. Дети у неё и правда были хорошими.

Рядом с домом Будко, через расстояние, стоял опечек Беловых, которым заканчивалась улица по нечетной стороне. По правую сторону, напротив Беловых, жила семья Бондаренко, девчата Аня и Зина. Рядом с ними в обратную сторону улицы проживала бабушка Отечиха (не знаю, это её фамилия или прозвище) с дочкой Анной. Их соседями была семья Крахмалевых, они тоже жили в опечке. Это наши соседи по улице Достоевского.

Еще вспоминаю семью Волковых. Они жили на улице Пушкина, напротив нас, у них была четная сторона, а у нас нечетная. Между нашими «домами» были пустыри. Улица Пушкина была чуть ниже улицы Достоевского, поэтому нам был виден их домик. В нем жили пять человек. Родители Анатолий и Евдокия и дети Борис, Юрий, имя третьего сына я забыла. Тетя Дуся с мужем были очень хорошими валяльщиками валенок, они валяли их вручную. Домик у них был маленький, два оконца на улицу. Во дворе – саманная кухонька, в ней они и валяли валенки. Тетя Дуся дружила с моей мамой, она частенько приходила к нам, особенно летом. Жаловалась на мужа, он выпивал, но заказы выполнял в срок. Валенки их работы были аккуратные и плотные, красиво смотрелись на ноге, как говорится, сделаны на совесть. Мама заказывала валенки только у Волковых. Тетя Дуся делилась с мамой своими бедами, она знала, что Степановна не осудит и никому не скажет. Тетя Дуся курила и могла в разговоре вставить непристойное словечко, но это не мешало маме с ней общаться. Все Волковы разговаривали на русском языке, у них в речи не было хохлацких слов. Ребята после школы уехали в город учиться. Летом приезжали домой на каникулы. Как-то тетя Дуся пришла к нам и говорит: «Маруся, а ты сможешь связать белый пуховый длинный шарф, пока Борис на каникулах? Он хочет сделать подарок своей девушке, что-то необычное». Этот шарф связала я, двухметровый, весь в рисунках. Борис учился в Ташкенте, его девушка была армянкой, потом стала его женой. Шарф очень понравился девушке. Все её подружки примеряли его на себя, завидовали такому подарку.

Но носила она его недолго. На вечеринке у друзей шарф пропал, украли.

Прошло время, и Борис перевозит к себе родителей в Ташкент. Но через несколько месяцев родители вернулись в Николаевку, в свой домик. Не смогли там прижиться: все чужое, и люди другие.

Прошли годы. Когда я вышла замуж уже в новой Николаевке, к моему удивлению, недалеко от нас, в проезде Веселом, в том же домике жила тетя Дуся Волкова. Муж у нее умер.

К нам из Камышина приезжала моя мама, они встречались, подолгу разговаривали, вспоминали прошлое. Когда тетя Дуся ушла в мир иной, в доме до конца своих дней жил её сын Юрий. В настоящее время здесь живут другие люди. Домик уже нежилой, и нет при нем сеней, коридора.

На улице Пушкина помню многодетную семью Дегтяревых: отец Тимофей, мать Мария; дети: Александра, Валентина, Геннадий, Михаил, Владимир, Елизавета. В опечке жили Орлянские: мать и дочери Мария и Зинаида. Памятны мне фамилии Еременок, Москаленко.

Олейниковы жили в большом доме три окна на три. Имен их родителей не помню. Дети: Ольга, Александр, Нина, Василий. Они были родственниками Олейниковых с Саратовской улицы. Рядом с их домом, в опечке, жили Бережные, мама с дочкой Анной. Через небольшое расстояние – Белицкие. Их опечек был длинным, на два хозяина, но дворы были перегорожены, и входы отдельные. Во второй половине жила семья Гузенко. По этой стороне улицы жили Васильченко: Борис, Мария, Иван. Рядом со смежным двором Васильченко жили Дегтяревы: Андрей и Анна, их дети Валентина и Николай. Анна Федоровна Дегтярева-Краснокутская – моя двоюродная сестра.

Обе улицы, Достоевского и Пушкина, были длинными, тянулись вдоль Николаевки. Они начинались от Покровской церкви и памятника погибшим в Гражданскую войну. Сле-дующей за улицей Пушкина была короткая улица Буденного. На её середине был колодец, из которого весь наш край брал воду. Он представлял собой деревянный сруб с наклонным столбом в колодец. На столбе – небольшое колесо. На колесо вешали веревку с ведром. Глубина колодца 18-20 метров. Но на карте старой Николаевки этого колодца нет. На этой улице помню не всех. Семья Федора Степановича Краснокутского, моей мамы брата, дети: Анна, Александр, Нина, Лида, Зина, Люба. Они жили от колодца третий дом. Недалеко от колодца – в опечке — семья Петренко, дети: Михаил, Александр, Нина, Анатолий, Анна, Лида. Анна Андреевна Бадаква (Петренко) в новой Николаевке работала учителем в школе № 1.

Напротив Петренко, тоже в опечке, жили Мантуленко Борис, Мария, Алексей вместе с мамой.

С Марией я работала на разных работах: в Кумыске, скот возили в вагонах. Мы были подругами. Опечек этой семьей был построен после нас, перед переселением слободы. Наша семья прожила в своем опечке 10 лет, а они и того меньше. Многие так строились, особенно беднота, и рады были своему глиняному жилью, а тут грянуло переселение!..

Кому было не под силу заново строиться, уезжали, кто в Сталинград, кто в Камышин. В городе можно было устроиться на работу. На стройке через год по очереди получить бесплатную квартиру на всю семью. Ещё на ул. Буденного жили Долгалевы: Василий, Николай, Валентина. Семья Клименко, дети: Мария, Иван. С Марией я училась в одном классе.

На старой Николаевке была «кожевня» — так её называли в народе. Находилась она приблизительно на Саратовской улице, в сторону буровой скважины, если идти от нашего опечка от ул. Достоевского. Посередине этого пространства – небольшое белое здание. Вблизи кожевни жилых домов не было. Это был приемный пункт сырых кож животных. Кожи солили, потом куда-то отправляли на выделку. Был приемщик и рабочие, всего три или четыре человека. В кожевне работала моя двоюродная сестра Анна Федоровна Дегтярева. Но на карте старой Николаевки этой «кожевни» нет.